Театральные студенты XIX века
«Мама, я хочу быть актрисой!»
Наверное, каждый из нас в детстве мечтал стать актером. Кого не привлекали успех, цветы, объективы камер и фотоаппаратов, красные ковровые дорожки и аплодисменты? Вот и в XIX веке любовь к сценическому искусству пробуждалась у людей самых разных сословий, без различия чинов и званий. Среди актеров можно найти отпрысков древнейших фамилий, детей богатейших купцов и фабрикантов - а рядом потомков безродных мещан и даже отпущенных на волю крепостных.
Важно, однако, что если представители русской элиты, которых все-таки было весьма немного, шли на сцену исключительно по призванию (из большой любви к самой сцене), то для менее знатных категорий граждан это была попытка воспользоваться хоть каким-то социальным лифтом. Актерский успех давал не только лавры и цветы, но в первую очередь - гарантированный стабильный заработок. Поэтому довольно часто за детей такое решение принимали родители – и отдавали своих отпрысков в училище.
О поступлении
Императорское театральное училище открыло свои двери в 1809 году. В Москве оно было расположено на берегу реки Неглинной (удивительно, но оно беспрерывно функционирует до сегодняшнего дня и носит сейчас имя Михаила Щепкина), в Петербурге, после нескольких переездов оно обосновалось на улице Зодчего Росси (сегодня там Академия русского балета имени Вагановой, так что частично преемственность сохраняется и здесь). Такое расположение учебных заведений вовсе не случайно – важна была их близость к Императорским театрам, чтобы и ученики, и учителя были в шаговой доступности от «основного места работы».
Официальный прием на учебу был установлен для детей с 11 лет, но встречались и более юные «студенты» - девяти, а иногда даже и восьми лет. Прелесть обучения для некоторых родителей заключалась и в том, что школа имела возможности пансиона – детей можно было оставить здесь на время всего курса. Поступившие воспитанники делились по классам. В первую очередь проверялась способность ребенка к классическому танцу – балет сразу же дифференцировался в совершенно отдельную область сценического искусства и первым сформулировал свои профессиональные требования. Если ребенок обладал возможностями, чтобы стать танцовщиком – его судьба была предрешена, и он попадал в класс, который можно назвать даже отчасти привилегированным.
Вторым проверялось способность ребенка… к рисованию. Не удивляйтесь, ведь театр нуждался не только в актерах, но и в театральных художниках (о специфике этой профессии в XIX веке я расскажу немного позже). Поэтому практически сразу в театральном училище появляется отдельный класс декораторов.
Дети, не блиставшие способностями ни к танцам, ни к живописи, определялись в драматический класс – наиболее эфемерный по требованиям. Собственно, таким эфемерным он остался и до сегодняшнего дня – практически никто из педагогов, сидящих на вступительных экзаменах в театральном вузе, не могут точно сформулировать принципы, по которым они набирают курс. Напомню, что в XIX веке драматический класс еще довольно долго был соединен с оперным – и даже великий Щепкин успел выступить в операх Моцарта.
Наверное, каждый из нас в детстве мечтал стать актером. Кого не привлекали успех, цветы, объективы камер и фотоаппаратов, красные ковровые дорожки и аплодисменты? Вот и в XIX веке любовь к сценическому искусству пробуждалась у людей самых разных сословий, без различия чинов и званий. Среди актеров можно найти отпрысков древнейших фамилий, детей богатейших купцов и фабрикантов - а рядом потомков безродных мещан и даже отпущенных на волю крепостных.
Важно, однако, что если представители русской элиты, которых все-таки было весьма немного, шли на сцену исключительно по призванию (из большой любви к самой сцене), то для менее знатных категорий граждан это была попытка воспользоваться хоть каким-то социальным лифтом. Актерский успех давал не только лавры и цветы, но в первую очередь - гарантированный стабильный заработок. Поэтому довольно часто за детей такое решение принимали родители – и отдавали своих отпрысков в училище.
О поступлении
Императорское театральное училище открыло свои двери в 1809 году. В Москве оно было расположено на берегу реки Неглинной (удивительно, но оно беспрерывно функционирует до сегодняшнего дня и носит сейчас имя Михаила Щепкина), в Петербурге, после нескольких переездов оно обосновалось на улице Зодчего Росси (сегодня там Академия русского балета имени Вагановой, так что частично преемственность сохраняется и здесь). Такое расположение учебных заведений вовсе не случайно – важна была их близость к Императорским театрам, чтобы и ученики, и учителя были в шаговой доступности от «основного места работы».
Официальный прием на учебу был установлен для детей с 11 лет, но встречались и более юные «студенты» - девяти, а иногда даже и восьми лет. Прелесть обучения для некоторых родителей заключалась и в том, что школа имела возможности пансиона – детей можно было оставить здесь на время всего курса. Поступившие воспитанники делились по классам. В первую очередь проверялась способность ребенка к классическому танцу – балет сразу же дифференцировался в совершенно отдельную область сценического искусства и первым сформулировал свои профессиональные требования. Если ребенок обладал возможностями, чтобы стать танцовщиком – его судьба была предрешена, и он попадал в класс, который можно назвать даже отчасти привилегированным.
Вторым проверялось способность ребенка… к рисованию. Не удивляйтесь, ведь театр нуждался не только в актерах, но и в театральных художниках (о специфике этой профессии в XIX веке я расскажу немного позже). Поэтому практически сразу в театральном училище появляется отдельный класс декораторов.
Дети, не блиставшие способностями ни к танцам, ни к живописи, определялись в драматический класс – наиболее эфемерный по требованиям. Собственно, таким эфемерным он остался и до сегодняшнего дня – практически никто из педагогов, сидящих на вступительных экзаменах в театральном вузе, не могут точно сформулировать принципы, по которым они набирают курс. Напомню, что в XIX веке драматический класс еще довольно долго был соединен с оперным – и даже великий Щепкин успел выступить в операх Моцарта.
Императорское театральное училище. Фото 1900-1916 года
Подъём и первые пары
Итак, ранее утро. Действительно раннее – подъем в школе в семь утра. Подрагивающие от недосыпа и холода дети (театральные училища были чуть ли не первыми в России учреждениями по краже казенных дров) собираются на чай с булкой, а заодно и на молитву – о душевном здоровье детей заботились не в пример телесному. После завтрака начинаются классы – в первую очередь балетные. Классический станок обязателен для всех, без разделения на отделы, поэтому будущие драматические артисты тоже подтягиваются в зал. Что касается методов обучения, то они весьма просты и наглядны – если ребенок не справляется, то учитель бьет его той же палкой, которой он отбивает такт (так что правило дружеских подзатыльников в творческих вузах – древняя и. видимо, неискоренимая традиция).
В драматическом классе
Ближе к полудню ученики расходятся по разным аудиториям. Кто-то отправляется на разучивание танцев, кто-то – в живописную мастерскую, а кому-то выпала честь и он нужен в театре на репетиции. Мы же последуем в драматический класс. Занятия в нем, как правило, индивидуальные, в редких случаях – два ученика одновременно. Суть урока довольно проста, но, надо сказать, эффективна. Еще когда ребенок был принят в училище, его (пока гипотетически) определяют к какому-то из ампула. Под этим французским словом понимается набор физических (и очень условно – психических) данных для определенных ролей. Например, если мальчик – блондин высокого роста, то его ждет «первый любовник», маленький и склонный к полноте – «комический простак». Психология и внутренние качества большой роли не играют, но имеют значение для выбора жанра – «первый любовник» мог быть как персонажем комедии, так и героем трагедии и, соответственно, попадал в разные амплуа.
Каждому ученику давался наставник, занимавший то же амплуа, что и молодой актер. Суть обучения заключалась в том, что, уединившись в классе, педагог играл своему «подмастерью» роли своего репертуара, а тот запоминал их наизусть и воспроизводил с большей или меньше точностью. Такой способ обучения назывался «учить с голоса» и, при всей своей комичности, частично дожил до сегодняшнего дня. Как известно, актерское искусство – дело темное в том числе и для самих актеров, формулировкам поддается плохо, и мастеру и по сей день иногда проще что-то показать, чем объяснить словами.
Итак, ранее утро. Действительно раннее – подъем в школе в семь утра. Подрагивающие от недосыпа и холода дети (театральные училища были чуть ли не первыми в России учреждениями по краже казенных дров) собираются на чай с булкой, а заодно и на молитву – о душевном здоровье детей заботились не в пример телесному. После завтрака начинаются классы – в первую очередь балетные. Классический станок обязателен для всех, без разделения на отделы, поэтому будущие драматические артисты тоже подтягиваются в зал. Что касается методов обучения, то они весьма просты и наглядны – если ребенок не справляется, то учитель бьет его той же палкой, которой он отбивает такт (так что правило дружеских подзатыльников в творческих вузах – древняя и. видимо, неискоренимая традиция).
В драматическом классе
Ближе к полудню ученики расходятся по разным аудиториям. Кто-то отправляется на разучивание танцев, кто-то – в живописную мастерскую, а кому-то выпала честь и он нужен в театре на репетиции. Мы же последуем в драматический класс. Занятия в нем, как правило, индивидуальные, в редких случаях – два ученика одновременно. Суть урока довольно проста, но, надо сказать, эффективна. Еще когда ребенок был принят в училище, его (пока гипотетически) определяют к какому-то из ампула. Под этим французским словом понимается набор физических (и очень условно – психических) данных для определенных ролей. Например, если мальчик – блондин высокого роста, то его ждет «первый любовник», маленький и склонный к полноте – «комический простак». Психология и внутренние качества большой роли не играют, но имеют значение для выбора жанра – «первый любовник» мог быть как персонажем комедии, так и героем трагедии и, соответственно, попадал в разные амплуа.
Каждому ученику давался наставник, занимавший то же амплуа, что и молодой актер. Суть обучения заключалась в том, что, уединившись в классе, педагог играл своему «подмастерью» роли своего репертуара, а тот запоминал их наизусть и воспроизводил с большей или меньше точностью. Такой способ обучения назывался «учить с голоса» и, при всей своей комичности, частично дожил до сегодняшнего дня. Как известно, актерское искусство – дело темное в том числе и для самих актеров, формулировкам поддается плохо, и мастеру и по сей день иногда проще что-то показать, чем объяснить словами.
Учебная сцена Императорского московского театрального училища, фото 1896 года
О качестве образования
Кроме того, надо сказать, что определенные плоды это приносило. Поскольку предполагалось, что ученик будет играть (с большей или меньшей вероятностью) те же роли, что и учитель, то опытный актер своим «чтением» мог дать массу полезных советов. Они могли касаться и того, как сделать то или иное место роли более эффектным – например, сделав неожиданную паузу или резкий поворот корпуса. Или быть чисто практическими – например, как сберечь голос для большой роли, распределить затраты на весь спектакль. Наконец, они касались и здравого смысла – как правильно загримироваться для образа, как подобрать верный костюм.
Именно поэтому изначально театральное училище не знает дипломного спектакля в качестве экзамена. Пройдет некоторое время, прежде чем доказывать профессиональное мастерство выпускники начнут в общем спектакле курса. До этого педагоги вполне удовлетворялись чтением монологов из пьес.
Нужна ли артисту грамота?
Вторая половина дня была отдана под общеобразовательные предметы. Актеры в обязательно порядке учились читать – ведь им всю свою жизнь придется иметь дело с текстами ролей и пьес и заучивать их наизусть. Поэтому техника чтения была важным и обязательным предметом. Письму времени уделялось меньше – в самом деле, надо уметь поставить свою подпись на контракте, а большее и не пригодится. И тем не менее, достаточно большое количество актеров получали вполне приличное по тому времени образование. Несмотря на то, что театр уже окончательно встроился в государственную систему Российской империи, сам актер все еще стоял немножко в стороне от «табеля о рангах». С одной стороны, он был и оставался лицедеем, шутом гороховым, призванным развлекать и увеселять почтеннейшую публику. С другой – актер все же принадлежал к структуре Императорских театров, в конечном счете восходил системой соподчинений к Министерству Двора, а потому пользовался все же некоторым уважением.
Собственно говоря, так повелось на Руси с давних времен – когда скоморох стоял вне официальной культуры. Так оно продолжается в каком-то смысле и сегодня – мы не можем точно отнести актера к какой-либо четкой социальной прослойке, кроме разве что профессиональной принадлежности.
И немного об эйджизме
Финалом такого насыщенного учебного дня для студентов Императорского театрального училища являлся спектакль. Ученики были (да, собственно говоря, и остаются сейчас) крайне дешевой – если не сказать бесплатной – силой для всевозможных массовок и народных сцен. Если каждому вольному статисту выход на сцену необходимо было оплатить хотя бы по самому скромному тарифу, то подневольный студент выходил на сцену бесплатно – это считалось частью образования.
Длинные, заканчивавшиеся иногда за полночь спектакли подводили итог этому дню. А в семь утра он начинался заново – с завтрака, молитвы и холодных коридоров училища. Мы знаем и случаи крайнего истощения, и даже смерти студентов театрального пансиона. Не знаю, у многих ли в этой суровой муштре сохранялось искреннее желание выходить на сцену и служить театральному искусству. Но, тем не менее, каждый год ряды студентов пополнялись новыми учениками, а ряды артистов Малого, Большого, Александринского или Мариинского театров – новыми выпускниками. В следующей главе мы поговорим о том, как складывалась жизнь актера XIX века – не выдающегося премьера, а среднестатистического сотрудника Императорского театра.
Кроме того, надо сказать, что определенные плоды это приносило. Поскольку предполагалось, что ученик будет играть (с большей или меньшей вероятностью) те же роли, что и учитель, то опытный актер своим «чтением» мог дать массу полезных советов. Они могли касаться и того, как сделать то или иное место роли более эффектным – например, сделав неожиданную паузу или резкий поворот корпуса. Или быть чисто практическими – например, как сберечь голос для большой роли, распределить затраты на весь спектакль. Наконец, они касались и здравого смысла – как правильно загримироваться для образа, как подобрать верный костюм.
Именно поэтому изначально театральное училище не знает дипломного спектакля в качестве экзамена. Пройдет некоторое время, прежде чем доказывать профессиональное мастерство выпускники начнут в общем спектакле курса. До этого педагоги вполне удовлетворялись чтением монологов из пьес.
Нужна ли артисту грамота?
Вторая половина дня была отдана под общеобразовательные предметы. Актеры в обязательно порядке учились читать – ведь им всю свою жизнь придется иметь дело с текстами ролей и пьес и заучивать их наизусть. Поэтому техника чтения была важным и обязательным предметом. Письму времени уделялось меньше – в самом деле, надо уметь поставить свою подпись на контракте, а большее и не пригодится. И тем не менее, достаточно большое количество актеров получали вполне приличное по тому времени образование. Несмотря на то, что театр уже окончательно встроился в государственную систему Российской империи, сам актер все еще стоял немножко в стороне от «табеля о рангах». С одной стороны, он был и оставался лицедеем, шутом гороховым, призванным развлекать и увеселять почтеннейшую публику. С другой – актер все же принадлежал к структуре Императорских театров, в конечном счете восходил системой соподчинений к Министерству Двора, а потому пользовался все же некоторым уважением.
Собственно говоря, так повелось на Руси с давних времен – когда скоморох стоял вне официальной культуры. Так оно продолжается в каком-то смысле и сегодня – мы не можем точно отнести актера к какой-либо четкой социальной прослойке, кроме разве что профессиональной принадлежности.
И немного об эйджизме
Финалом такого насыщенного учебного дня для студентов Императорского театрального училища являлся спектакль. Ученики были (да, собственно говоря, и остаются сейчас) крайне дешевой – если не сказать бесплатной – силой для всевозможных массовок и народных сцен. Если каждому вольному статисту выход на сцену необходимо было оплатить хотя бы по самому скромному тарифу, то подневольный студент выходил на сцену бесплатно – это считалось частью образования.
Длинные, заканчивавшиеся иногда за полночь спектакли подводили итог этому дню. А в семь утра он начинался заново – с завтрака, молитвы и холодных коридоров училища. Мы знаем и случаи крайнего истощения, и даже смерти студентов театрального пансиона. Не знаю, у многих ли в этой суровой муштре сохранялось искреннее желание выходить на сцену и служить театральному искусству. Но, тем не менее, каждый год ряды студентов пополнялись новыми учениками, а ряды артистов Малого, Большого, Александринского или Мариинского театров – новыми выпускниками. В следующей главе мы поговорим о том, как складывалась жизнь актера XIX века – не выдающегося премьера, а среднестатистического сотрудника Императорского театра.
Студенческие гуляния на Тверском бульваре в начале XIX века.
Ваш Досуг 2021. Все права защищены
Ваш Досуг 2021.
Все права защищены
Все права защищены